Вино из одуванчиков
Рэй Брэдбери
из года в год человек похищает что-то у природы, а природа вновь берёт своё, и никогда город по-настоящему, до конца, не побеждает, вечно ему грозит безмолвная опасность.
что захочешь, сынок, то и станешь делать. ты своего добьёшься. и никто тебя не удержит.
только если лечь и закрыть глаза, чувствуешь, как под твоей постелью вертится земной шар и тёмное море оглушает тебя, подступая и разбиваясь о незримые рифы.
значит, стать взрослым вовсе не утешенье?
на свете миллион таких городишек. и в каждом так же темно, так же одиноко, каждый так же от всего отрешен, в каждом — свои ужасы и свои тайны. пронзительные, заунывные звуки скрипки — вот музыка этих городишек без света, но со множеством теней. а какое необъятное, непомерное одиночество!
звёзды взвились вверх, точно 10 миллионов ужаленных улиток втянули свои рожки.
... не тоненькая, как 17-летняя девочка, которую ещё не любят, и не толстая, как 50-летняя женщина, которую уже не любят, но складная и крепкая, именно такая, как надо — таковы женщины во всяком возрасте, если они любимы.
какой это дурак выдумал, что новый год начинается первого января?
вы готовы уничтожить всё, что есть на свете хорошего. только бы тратить поменьше времени, поменьше труда...
я понимаю, сейчас вам хочется охватить всё сразу, и это, наверное, естественно, это свойство молодости.
копая землю, покапайся у себя в душе.
первое, что узнаёшь в жизни, — это что ты дурак. последнее, что узнаёшь, — это что ты всё тот же дурак.
ты всегда хочешь оставаться такой, какой была прежде, а это невозможно: ведь сегодня ты уже не та.
что ни говори, автобус — это не трамвай! он и шумит не так, рельсов у него нет, проводов нет, он и искры не разбрасывает, и рельсы песком не посыпает, да и цвет у него не такой, и звонка нет, и подножку он не спускает!
и теперь он сидит совсем один, и сердце его, как маленький серый лягушонок, вяло шлёпает лапками у него в груди, то тут, то там.
всем нам трудно поверить, каждому трудно поверить, что все остальные существуют, потому что мы слишком далеко друг от друга.
ведь будь оно по-другому, нам с тобой и говорить бы не о чем.
надо только хорошенько выспаться, или пореветь минут 10, или съесть целую пинту шоколадного мороженого, а то и все это вместе, — лучшего лекарства не придумаешь.
так что уж один-то раз в день непременно будет счастливый конец. наутро встанешь, и, может, всё пойдёт хуже некуда. но тогда я сразу вспомню, что вечером опять лягу спать и, как полежу немножко, всё опять станет хорошо.
славно было ощущать тёплое дыхание летней ночи над раскалёнными тротуарами. будто идёшь по твёрдой корочке свежеиспечённого хлеба. жаркие струи вкрадчиво обивают ноги, забираются под платье, охватывают всё тело.
как и всё в жизни, это правильно, всё так и должно быть.
нельзя полагаться на людей, потому что: они уезжают, чужие люди умирают, знакомые тоже умирают, друзья умирают, люди убивают других людей, как в книгах, твои родные тоже могут умереть.
пусть воет буря, дрожит земля, пляши и пой...
он считал себя неким воплощением диффузии, которая в пределах одного города помогает обмену между различными слоями общества.
... вы можете получить всё, что вам нужно, если только это вам и вправду нужно. спросите-ка себя, жаждете ли вы этого всеми силами души? доживёте ли до вечера, если не получите этой вещи? и если уверены, что не доживёте, — хватайте её и бегите.
как отблагодарить, чем отплатить за всё, что он для меня сделал? ничем, ну ничем за это не отплатишь. нет этому цены...может, надо как-то отплатить кому- нибудь другому? передать благодарность по кругу?
роза, мне надо тебе кое-что сказать... – в чём дело? – до свиданья!
следующий год будет ещё больше, и дни будут ярче, и ночи длиннее и темнее, и ещё люди умрут, и ещё малыши родятся, а я буду в самой гуще всего этого.
когда-нибудь вы сами убедитесь, ... что к старости дни как-то тускнеют... и уже не отличишь один от другого.
а к вечеру они вдруг спохватились — оказывается, вот уже 3 дня как веранды пустеют совсем рано. и в воздухе пахнет как-то по-другому, суше, и бабушка поговаривает теперь не о ледяном чае, а о горячем кофе; открытые окна, в которых трепетали белые занавески, понемногу закрываются; холодные закуски уступают место горячему мясу. на верандах больше нет москитов, они покинули поле боя — и тут войне со временем настал конец, люди тоже отступили, укрылись в тёплых комнатах.
что захочешь, сынок, то и станешь делать. ты своего добьёшься. и никто тебя не удержит.
только если лечь и закрыть глаза, чувствуешь, как под твоей постелью вертится земной шар и тёмное море оглушает тебя, подступая и разбиваясь о незримые рифы.
значит, стать взрослым вовсе не утешенье?
на свете миллион таких городишек. и в каждом так же темно, так же одиноко, каждый так же от всего отрешен, в каждом — свои ужасы и свои тайны. пронзительные, заунывные звуки скрипки — вот музыка этих городишек без света, но со множеством теней. а какое необъятное, непомерное одиночество!
звёзды взвились вверх, точно 10 миллионов ужаленных улиток втянули свои рожки.
... не тоненькая, как 17-летняя девочка, которую ещё не любят, и не толстая, как 50-летняя женщина, которую уже не любят, но складная и крепкая, именно такая, как надо — таковы женщины во всяком возрасте, если они любимы.
какой это дурак выдумал, что новый год начинается первого января?
вы готовы уничтожить всё, что есть на свете хорошего. только бы тратить поменьше времени, поменьше труда...
я понимаю, сейчас вам хочется охватить всё сразу, и это, наверное, естественно, это свойство молодости.
копая землю, покапайся у себя в душе.
первое, что узнаёшь в жизни, — это что ты дурак. последнее, что узнаёшь, — это что ты всё тот же дурак.
ты всегда хочешь оставаться такой, какой была прежде, а это невозможно: ведь сегодня ты уже не та.
что ни говори, автобус — это не трамвай! он и шумит не так, рельсов у него нет, проводов нет, он и искры не разбрасывает, и рельсы песком не посыпает, да и цвет у него не такой, и звонка нет, и подножку он не спускает!
и теперь он сидит совсем один, и сердце его, как маленький серый лягушонок, вяло шлёпает лапками у него в груди, то тут, то там.
всем нам трудно поверить, каждому трудно поверить, что все остальные существуют, потому что мы слишком далеко друг от друга.
ведь будь оно по-другому, нам с тобой и говорить бы не о чем.
надо только хорошенько выспаться, или пореветь минут 10, или съесть целую пинту шоколадного мороженого, а то и все это вместе, — лучшего лекарства не придумаешь.
так что уж один-то раз в день непременно будет счастливый конец. наутро встанешь, и, может, всё пойдёт хуже некуда. но тогда я сразу вспомню, что вечером опять лягу спать и, как полежу немножко, всё опять станет хорошо.
славно было ощущать тёплое дыхание летней ночи над раскалёнными тротуарами. будто идёшь по твёрдой корочке свежеиспечённого хлеба. жаркие струи вкрадчиво обивают ноги, забираются под платье, охватывают всё тело.
как и всё в жизни, это правильно, всё так и должно быть.
нельзя полагаться на людей, потому что: они уезжают, чужие люди умирают, знакомые тоже умирают, друзья умирают, люди убивают других людей, как в книгах, твои родные тоже могут умереть.
пусть воет буря, дрожит земля, пляши и пой...
он считал себя неким воплощением диффузии, которая в пределах одного города помогает обмену между различными слоями общества.
... вы можете получить всё, что вам нужно, если только это вам и вправду нужно. спросите-ка себя, жаждете ли вы этого всеми силами души? доживёте ли до вечера, если не получите этой вещи? и если уверены, что не доживёте, — хватайте её и бегите.
как отблагодарить, чем отплатить за всё, что он для меня сделал? ничем, ну ничем за это не отплатишь. нет этому цены...может, надо как-то отплатить кому- нибудь другому? передать благодарность по кругу?
роза, мне надо тебе кое-что сказать... – в чём дело? – до свиданья!
следующий год будет ещё больше, и дни будут ярче, и ночи длиннее и темнее, и ещё люди умрут, и ещё малыши родятся, а я буду в самой гуще всего этого.
когда-нибудь вы сами убедитесь, ... что к старости дни как-то тускнеют... и уже не отличишь один от другого.
а к вечеру они вдруг спохватились — оказывается, вот уже 3 дня как веранды пустеют совсем рано. и в воздухе пахнет как-то по-другому, суше, и бабушка поговаривает теперь не о ледяном чае, а о горячем кофе; открытые окна, в которых трепетали белые занавески, понемногу закрываются; холодные закуски уступают место горячему мясу. на верандах больше нет москитов, они покинули поле боя — и тут войне со временем настал конец, люди тоже отступили, укрылись в тёплых комнатах.
***
