Реки
Евгений Гришковец
а ещё в струях фонтана иногда застревал кусочек радуги...
без живой теплоты, без любви стало всё видно, и видно стало всё не то, что помогает жить и спасает...
а от москвы до байкала дальше, чем от Москвы до Африки.
они земляки (житель Омска и Иркутска), хотя между их городами легко уляжется вся Европа от Финляндии до Португалии.
я был мал, потом юн, потом молод.
кто мне намекнул на существование этого центра и мою удалённость от него?.. зачем это ощущение возникло во мне? не для того ли, чтобы в какой-то момент лишить меня покоя, чтобы заставить меня пытаться преодолеть эту даль, потому что жить в ощущении этой отдалённости стало невозможно.
я-то тогда чувствовал, что я навсегда.
и за всё это, но прежде всего за щедрость, его тут же между собой назовут дураком.
каковы просторы, которые я могу покрыть и пронзить своими чувствами, своей любовью, нелюбовью и пониманием, что эта территория мне необходима?
старики с палочками, старухи, медленно переходящие улицу, казались людьми такой вот старческой национальности или расы, и они никакой связи не имели ни с моей жизнью, ни с моими перспективами.
когда мы прощались с одноклассниками, вдруг в первый раз кольнуло что-то. кольнуло то, что нельзя было сказать "до завтра".
без живой теплоты, без любви стало всё видно, и видно стало всё не то, что помогает жить и спасает...
а от москвы до байкала дальше, чем от Москвы до Африки.
они земляки (житель Омска и Иркутска), хотя между их городами легко уляжется вся Европа от Финляндии до Португалии.
я был мал, потом юн, потом молод.
кто мне намекнул на существование этого центра и мою удалённость от него?.. зачем это ощущение возникло во мне? не для того ли, чтобы в какой-то момент лишить меня покоя, чтобы заставить меня пытаться преодолеть эту даль, потому что жить в ощущении этой отдалённости стало невозможно.
я-то тогда чувствовал, что я навсегда.
и за всё это, но прежде всего за щедрость, его тут же между собой назовут дураком.
каковы просторы, которые я могу покрыть и пронзить своими чувствами, своей любовью, нелюбовью и пониманием, что эта территория мне необходима?
старики с палочками, старухи, медленно переходящие улицу, казались людьми такой вот старческой национальности или расы, и они никакой связи не имели ни с моей жизнью, ни с моими перспективами.
когда мы прощались с одноклассниками, вдруг в первый раз кольнуло что-то. кольнуло то, что нельзя было сказать "до завтра".
***
